Один из самых авторитетных игроков КХЛ – защитник "Атланта" Сандис Озолиньш в интервью Allhockey.ru рассказал о своих первых шагах в НХЛ, странностях Патрика Руа и своем отказе брать Кубок Стэнли, а также высказал мнение о нынешнем локауте и заверил нас, что не задумывается об окончании карьеры.
– Сандис, давайте вернемся в далекое прошлое, а именно в 1992-й год, когда вы в составе молодежной сборной выступали за Советский Союз и вдруг 1 января такой страны не стало.
– Интересно получилось. Мы вышли на игру – и вдруг заиграл какой-то совершенно другой гимн, мы стояли с ребятами, переглядывались и ничего не понимали. Да, мы стали другим государством, но для нас в тот момент это не имело значения. Мы были командой, и политика прошла мимо нас.
– Ведь там возникла ситуация с вашим гражданством, вы были латвийцем и был подан протест на ваше выступление за сборную СНГ.
– Я ничего не знал. Нам было без разницы, наша задача была побеждать. Возможно, там кто-то что-то и решал, но мы об этом не знали.
– В 1990 году вас задрафтовал клуб НХЛ "Сан-Хосе Шаркс". Для вас это что-то значило?
– С драфтом интересно получилось. Я был в армии и мне сказали, что меня задрафтовал "Сан-Хосе". Я спросил, что такое драфт, мне ответили, что это клуб забирает право на хоккеиста. Когда выяснилось, что я достался "Сан-Хосе", подумал, что это какой-то город в Мексике. Когда в 19 лет меня позвали в Америку, просто собрал сумку и поехал играть в хоккей. Что интересно, языка не знал вообще. И вот при общении с генеральным менеджером "Шаркс" возникла забавная ситуация: я не говорил по-английски, он ничего не понимал по-русски, но в течение всего полета рисовал мне какие-то схемы.
– На первых порах было тяжело?
– В таком возрасте на трудности внимания практически не обращаешь, к тому же ко времени моего приезда в команде уже были Артур Ирбе и Миша Кравец, которые мне очень здорово помогли на первых порах, подсказывали, переводили слова тренера. А без знания языка, действительно, было тяжеловато, но я поставил перед собой цель – быстро выучить язык, чтобы не сидеть на собраниях команды и не понимать о чем идет речь. Читал газеты, смотрел телевизор, везде ходил со словарем и через три месяца уже мог объяснить, что мне нужно, был в состоянии решать бытовые проблемы.
– А город вам понравился?
– Честно говоря, был поражен, насколько был популярен хоккей в Сан-Хосе. После того как выбили в плей-офф "Детройт", прошел парад, люди очень доброжелательно к нам относились.
– Потом случился ваш первый в карьере обмен. Как переживали?
– Для меня это был очень серьезный удар. Я совершенно этого не ждал. Я думал, вот сейчас буду играть в одной команде и так всю карьеру. Да, меняли игроков, но я думал, что меня это не коснется.
– А как вам об этом сказали?
– У нас было запланировано мероприятие с болельщиками, но внезапно мне звонит генеральный менеджер и просит зайти к нему. Поднимаюсь к нему в кабинет и узнаю, что меня поменяли на Оуэна Нолана. Признаюсь, был сильно разочарован, поскольку уже хотел покупать дом и обосноваться в Сан-Хосе. В тот момент внутри меня все кипело, только потом я понял, что это часть бизнеса и надо просто быть к этому готовым. Например, у нас в "Шаркс" одного парня утром поменяли в команду, против которой мы должны были играть уже вечером.
– В вашей карьере был случай, когда вас обменяли во время "звездного уик-энда", и вы отказались от участия в конкурсах.
– Да, тогда я выступал за "Флориду", а меня обменяли в "Анахайм", и я должен был уже играть за команду Запада, хотя ни одного матча за "Уток" не сыграл. В итоге пришли к решению, что в самом матче я участие принимал, а в конкурсах – нет. Что мешало "пантерам" поменять меня на день позже? Не могу этого понять.
– Сандис, вернемся к вашему обмену в "Колорадо". Вы попали в очень звездную команду, которая являлась претендентом на Кубок Стэнли. Какие чувства испытывали в тот момент?
– Тогда я не понял, что произошло. Потом уже узнал, что "Колорадо" потребовался атакующий защитник, у них тогда "сломался" Уве Крупп, и меня взяли ему на замену, поскольку не были уверены, что тот успеет восстановиться к плей-офф.
– Тогда в "Колорадо" был Крис Саймон, который сейчас играет в КХЛ.
– Это действительно так. Саймон стал первым, кто отвез меня на тренировку "Колорадо".
– Здесь, в России, уже успели встретиться с Крисом?
– Да, встретились, пообщались.
– Патрик Руа много говорил во время матча?
– Он много нам подсказывал. Патрик очень любил играть на выходах, и это нам сильно облегчало работу. Но иногда и клюшкой мог по ногам ударить, особенно если ты к нему близко подъехал. Иногда кричал, чтобы защитники освободили ему обзор и не мешали играть.
– Не замечали у Патрика Руа каких-то странностей в поведении?
– Однажды Патрик собрал всех защитников и показал всем нам, где расположены его участки ответственности и где наши, отметив, что защитники должны решать только свои задачи и находиться там, где он нам показал. А так, вратари вообще странные люди, и Руа не был исключением. Перед играми он всегда ехал по одному и тому же маршруту на машине, если у команды была хорошая серия, то ходил всегда в одном и том же костюме. Мы потом поняли, что когда он выходил на лед, он перешагивал через все линии, не наступая на них. Даже во вратарской старался не наступать на линии. Мы уже один раз хотели его подтолкнуть, чтобы он разок наступил на одну из линий, но на это в команде так никто и не решился. Это вот его особый ритуал был.
– У Сандиса Озолиньша есть особые ритуалы?
– Сейчас нет таких, выполнения которых я бы придерживался постоянно. Это же просто психологический настрой. Разве костюм или порядок шнуровки как-то могут повлиять на твою игру?
– Хотелось у вас спросить про Джо Сакика, человек очень мало общался, я бы даже сказал, несколько замкнут был. А как было там, в раздевалке?
– Он очень мало говорил в раздевалке, но все доказывал на льду. Я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы он кого-то ругал в раздевалке или на скамейке, хотя запросто мог бы это сделать. Сакик всегда брал ответственность на себя, просто выходил и играл. Не толкал "речей", но своим отношением к игре вел команду за собой.
– Что испытал Сандис Озолиньш, когда стал обладателем Кубка Стэнли?
– Я сначала не понял, что произошло. Уже потом осознал, что случилось. Я был самым счастливым человеком в тот момент. Ведь это настолько тяжело – выиграть Кубок Стэнли.
– Что за история была у вас с Кубком Стэнли, вы ведь его так и не получили?
– Да никакой истории, мне просто не разрешили его привезти в Латвию, я обиделся и вообще не стал его брать. Когда пришла моя очередь, я сказал, что брать его не буду. Я ведь хотел показать его латвийским болельщикам, но если мне отказали, то что бы я стал с ним делать?
– Где сейчас перстень обладателя Кубка Стэнли?
– Хранится в надежном месте, я его никогда не ношу. Он очень тяжелый и большой, просто не очень удобно с ним ходить, может, потом буду одевать чаще.
– Не могу не спросить вас про локаут в НХЛ. Тем более в вашей карьере локауты случались.
– Не собираюсь осуждать ни хоккеистов, ни владельцев клубов. Болельщики, конечно, не понимают игроков, которые в любом случае будут зарабатывать миллионы. Но это бизнес, а когда речь идет о деньгах, то всегда возникают какие-то разногласия. Именно хозяева стали инициаторами локаута, они не дают людям делать свою работу, ведь не хоккеисты же бастуют. Также мне по-человечески жаль обслуживающий персонал, который остался без работы. Надеюсь, что точки соприкосновения будут найдены и стороны договорятся.
– Сандис Озолиньш еще не думал, чем займется после окончания карьеры хоккеиста?
– Нет, и пока не хочу об этом думать. Какие-то планы есть, но сейчас я игрок "Атланта", и все мои мысли связаны с этой командой.
