Продолжение разговора с нападающим «Лады» Юрием Зловым, оказавшимся причастным ко всем знаменитым победам тольяттинского хоккея в середине 90-х годов прошлого века.
– С кем в 1994 году играли в одном звене?
– С Тарасенко и Безукладниковым. Хорошо у нас получалось. Заслуга Цыгурова, что он нас свел вместе: одного умного (Слава), одного бойца (Андрей) и у меня с техникой был порядок. Три разных игрока, которые дополняли друг друга. Сейчас одно удовольствие смотреть за первой тройкой «Магнитки». От Мозякина я вообще в восторге – человек-гол. Зарипов – «машина». И чех им в центре помогает, много черновой работы делает. Так звенья и должны формироваться.
– Что о Безукладникове вам вспоминается в первую очередь?
– Мало таких людей. И мне безумно жаль, что он ушел от нас. Я тогда с «Крыльями Советов» был на сборах, когда узнал, что он умер на тренировке. А мы в Венгрии тренируемся. Собираюсь на похороны друга лететь, а меня тренер не отпускает. Потом ребята обиделись, что не приехал. А что я мог сделать? Слава был душа команды. И великий хоккеист, который очень много сделал для игры. Мог еще больше, но не успел.
– Можно было его спасти?
– Я разговаривал с врачом Мишей Сухановым, он сказал, что это было невозможно. Я только не мог понять, почему врачи, зная о его состоянии, не предотвратили трагедию. Но мне сказали, что Слава сам попросил его допустить к тренировкам. Очень хотел еще играть.
Часто навещаем его могилу. Жаль, очень жаль. Как-то открывал здесь в Тольятти турнир его памяти среди детишек.
– Вратарь Болсуновский был со странностями? Говорят, со штангами разговаривал?
– Все вратари – люди странные. У каждого из них есть свои «прибабахи», но он приметы рьяно соблюдал. Правда, я старался не обращать на это внимания. Недавно он работал в «Ладе» с Игорем Жилинским, сейчас сын тренируется 93-го года. А тогда в 94-м, когда Болсуновский заболел, за нас Гена Ушаков играл, сейчас агент известный. Из-за желтухи у нас много ребят полегло, и его позвали на помощь. Гена приехал в Тольятти играть уже за ветеранов, а его попросили задержаться.
– У вас потом еще играл Олег Хмыль. Тоже своеобразный человек.
– О, Хилек, большой умница. Здорово нам помог тогда. И еще один белорус – Юра Панов. Он в овертайме за девять секунд до конца финала с МОДО забросил решающий гол. Недавно пересматривал эту игру. А перед этим мы должны были пропустить. Идет бросок от синей линии, шайбы попадает в крестовину, отскакивает за ворота, ударяется о стекло, попадает в другую штангу и только затем вылетает опять в поле. Шведы уже руки вскинули. А мы перекрестились. Цыгуров, помню, после сирены со всех ног помчался в раздевалку. Столько радости было!
– Михалев всегда был таким веселым?
– Сколько помню – всегда. Не знаю ни одного человека, кто сказал бы про него худое слово. И в те времена, что я с ним работал, он к хоккеистам относился очень тепло. Добрый человек. А вот у Геннадия Федоровича с Михалевым не сложилось. Уж не знаю, почему. Правда, они как-то в депутаты баллотировались, Михалев прошел, а Цыгуров – нет. Может, это тоже на их отношения повлияло?
– С Цыгуровым контакт было сложнее найти?
– Он на контакт с хоккеистами вообще не шел. Всегда держал дистанцию.
– Почему сын Денис сказал недавно, что отец примет любую помощь, только не от «Лады»?
– Отношения у него испортились с руководством клуба. Думаю, хотел сделать как можно лучше, вернуть «Ладу» наверх, но его не понимали. Отсюда и обида.
– В 90-е в Европе платили больше, чем у нас. У вас варианты уехать были?
– Конечно. Приглашали в Финляндию, в ТПС. Но тут уже начали всех обыгрывать, какой смысл был куда-то уезжать? Так что я не жалею.
– Как завод отблагодарил за победу в 1994-м году?
– Я уже и не помню, если честно. Зато помню, что на Кубок Европы за нас поехали играть несколько ребят из Омска, и им за победу дали по машине. А тогда машина как квартира стоила. Они садятся на них и уезжают в Омск. А нам машины не дали, но пообещали прибавить к зарплате по тысяче долларов. В рублях, конечно. Мы обрадовались, а примерно через неделю рубль стал валиться. И эта тысяча долларов превратилась в песок.
– Гуляли после первой победы сильно?
– Да уж. Сначала столы накрыли прямо на площадке. Болельщиков пригласили. А потом все переместилось в ДКИТ. Там еще Лехе Марьину прилично досталось – он не совсем правильно повел себя и слова его не поняли. Ну и загремел в больницу.
– Город тогда вас на руках носил?
– Конечно. Город тогда только хоккеем и жил. Все ведь тогда на заводе работали, и понимали, что команда играет за завод, за каждого работягу. Билеты было невозможно достать. Был бы дворец тогда тысяч на восемь – и восемь ходило бы. И уже, когда стали выигрывать, второе место принимали как неудачу. Помню, как-то начальник ГАИ нам сказал после победы: вот вам премия от меня, катайтесь, вас месяц никто не тронет. Да нас и потом всегда отпускали. «Хоккеисты? Всего доброго».
– Была в истории завода хотя бы одна модель, что не ломалась?
– Ха, ну если только «Нива». На охоту на ней классно ездить. А остальное – «погремушки». Месяц, два проходит – они все гремят. Понимаю, кто-то может обидится, но ведь это так и есть. Нам «десятки», они тогда только пошли с завода, самые-самые первые, дали за победу. Ну и что? Год поездил, и она уже убитая. Все ребята сразу старались их продать.
– Прозвище у вас какое в команде было?
– «Добрый».
– Из-за фамилии?
– Нет. У меня сын родился в 93-м году и решили мы с ребятами это дело отметить на Волге. Вся команда собралась с женами, детьми. На следующий день тренировка. Понятно, что все «несвежие». Я все на себя взял. Тычкин меня выгнал со льда, а потом Цыгуров начал расспрашивать, что же случилось. Но я не «раскололся», даже про сына ничего не сказал. Сказал просто, что с женой поругался. Ну, и ребята от всех санкций «отскочили». Потом поехали в Англию, а там давали хорошие суточные, по тем временам – 100 фунтов в день. Ребята за неделю только на одних суточных заработали больше, чем в обычные времена за месяц. А мне Цыгуров сказал: «Лишаю тебя суточных и половины зарплаты». Караул. А ведь только сын родился, деньги нужны были. Рафа Якубов собрал всех ребят и объявил, что надо скинуться: «Юрок по-доброму поступил, поэтому надо его отблагодарить». – «Ну, он же добрый и есть», – крикнул кто-то. Так и прицепилось ко мне.
– В Тольятти в 90-е годы было неспокойно?
– Да, разборки здесь были серьезные. Группировок бандитских в Тольятти много было, и у каждой своя позиция на стоянках новых машин. С каждой машины, выезжавшей за пределы завода, брали деньги. Помню, на клуб выделили 60 «шестерок», пришла моя очередь получать. Поехал на стоянку. И с меня деньги стали требовать. Возмутился: я в хоккей за город играю, а с меня деньги берут за машину, которую мне должны по контракту. Обратился к другим бандитам, которые нашу команду курировали и часто ходили на хоккей. Бандиты с бандитами не договорились – пришлось платить.
– В городе было страшно жить?
– Нас это не касалось, мы же постоянно на сборах, на играх. Один раз, правда, наши тольяттинские бандиты поспорили на нас с московскими. На кону – два автовоза. Мы проиграли здесь «Динамо» последний матч в 95-м году 0:6, а они на эту игру и ставили. Приехали после игры в ресторан пивной, а там бандиты сидят. Злые. Мы понять ничего не можем. Оказалось, два автовоза в Москву ушли. А на следующий год они опять поспорили, и эти два автовоза отыграли. И самое интересное – приходим в тот же ресторан, эти же бандиты уже довольные, проставляются.
– Чем сейчас занимаетесь?
– У меня цветочный бизнес. А еще тренирую ребят, играющих в Ночной лиге.
– Абонемент вам дают на сезон?
– В том году просили, с горем пополам Вдовин нам, ветеранам, выделил абонементы. В этом году – нет. Вдовин раньше ведь тоже в хоккей играл и получилось, что его не взяли в команду. И он обиделся на весь тольяттинский хоккей. Сейчас в «Ладе» кругом новые люди. Это, конечно, неуважение к тем, кто приносил славу городу и клубу. Но я спокойно к этому отношусь. Самое главное, чтобы был хоккей в Тольятти, чтобы на трибунах были болельщики и чтобы игра приносила людям радость. А будет руководить клубом Вдовин или кто-то другой, это и не так уж важно.
