Олимпийский чемпион-92, которому 7 июня исполнилось 45, оказался удивительным собеседником. Но чтобы послушать увлекательную историю его жизни, пришлось отправиться к нему в Ярославль — накануне юбилея застать замечательного форварда в Москве оказалось нереально. Его дни по-прежнему расписаны по минутам, он в мгновение ока меняет не только города, но и страны, тренируется, выходит на лед, растит детей и как профсюзный босс защищает хоккеистов от всех неприятностей. В его судьбе происходило столь много удивительных событий, что даже за три часа разговора вспомнить обо всех было невозможно. Когда-нибудь он напишет книгу, и она наверняка станет бестселлером.
— Вы родились в Балаково, играли в Нижнем Новгороде, Москве, Ярославле, Череповце. В каком городе вам наиболее комфортно?
— Нижний и Ярославль мне ближе всего. В Нижнем Новгороде у меня остались друзья детства, одноклассники, в Ярославле много друзей, тех ребят, с кем играл за «Локомотив». Старшего сына привез в Ярославль, сейчас играет в юношеской команде.
— Балаково хорошо помните?
— Конечно, каждый год там бываю. Хорошо помню дом, где мы жили. В Балаково живут мои двоюрдные брат и сестра, тетя, другие родственники. Два последних года в городе проходит хоккейный турнир на призы олимпийского чемпиона Андрея Коваленко. Приезжаю, награждаю ребят, общаюсь с ними.
— На вашем доме нет мемориальной таблички?
— Нет, что вы! Помню, мы переехали в новый микрорайон и там, в дворовой команде, я и начал заниматься хоккеем.
— Искусственный лед в городе появился?
— Да, не так давно построили ледовый дворец примерно на пятьсот зрителей. С одной трибуной. Хорошо, что у ребят появилась возможность круглый год играть в хоккей. Зимой рядом с дворцом заливают и открытую площадку.
— Ваша мама как-то рассказывала, что вы с командой поехали в Горький на «Золотую шайбу» и домой уже не вернулись: вас оставили в местном интернате.
— Немного не так. В 1984 году в феврале мой первый тренер, который тренировал меня в Балаково, подошел ко мне и сказал, что повезет старших ребят на просмотр в Горький. И предложил мне поехать с ними. Разумеется, я согласился. Тогда в Горьком была школа-интернат спортивного профиля. На каникулах мы и поехали. Три дня я потренировался, и меня взяли на турнир в Темиртау. Отыграли, я получил приз лучшего нападающего, и тренер мне сказал: всё, мы тебя берем, приезжай в июле на сборы. Я домой приехал и думаю: а чего июля-то ждать, надо сразу ехать. Доучился, в конце мая собрал вещи и поехал в Горький. Мне говорят: мы же ждали тебя на вторых сборах. Но я сказал, что хочу с ними тренироваться с самого начала. Так и остался.
— Но у мамы все равно был шок.
— Конечно, она не хотела меня отпускать. Одного, в 14 лет. Но я не оставил ей выбора: сказал, что хочу играть в хоккей. И точка. Мама работала на тот момент директором школы. Все-таки мы с папой ее переубедили. А мама хотела, чтобы я пошел по стопам брата, который закончил суворовское училище и стал военным. Пришлось ей пообещать, что офицером я стану, когда буду играть в ЦСКА.
— Ваша мама преподавала русский язык и литературу. Хорошо учились по этим предметам?
— На пятерки. Помню, экзамен был в интернате, 26 билетов. 25 я выучил, а на тот, что не успел, мама мне сделала шпаргалки. Разумеется, билет, что не выучил, мне и попался. А шпаргалки у меня были в виде вырванных листов из учебника. Одна учительница увидела, устроила скандал. Но за меня заступилась наша учительница по русскому. Короче, я не стал отвечать на тот билет и без подготовки ответил на другой. Мне уже хотели пятерку поставить, но тут кто-то из комиссии вспомнил, что я тянул второй билет, поэтому один балл мне срезали.
— О Вашем родном брате мало что известно.
— Закончил суворовское училище в Казани, оттуда поступил в Ленинградское высшее политическое училище. Отучился в Питере четыре года и по распределению поехал в Ангарск. Там точка ПВО была в селе Манзурка. Несколько лет служил там. Дослужился до майора и в 90-е года вышел на пенсию. Ушел на работу в милицию, служил в ОМОНе в Ангарске, потом переехал с семьей в Нижний Новгород. В итоге мы там все и собрались. Сейчас занимается бизнесом. Брат старше меня на шесть лет. Дети его выросли, у старшего сына, моего племянника, в июле должен второй ребенок появиться.
— А вы в итоге до каких звездочек дошли?
— Я после Олимпиады 92 года должен был в ЦСКА получить старлея. Но так как я уехал, приказ на присвоение мне очередного звания отозвали. Так лейтенантом и остался. Тот сезон после Олимпиады мы доиграли, и летом нас человек пятнадцать из ЦСКА рвануло: Зубов, Малахов, Кривокрасов, Буцаев, Давыдов, Малыхин. И я вместе с ними.
— Кто-то из тренеров в Горьком говорил тогда: какой смысл брать Коваленко, его потолок — первая лига. У нас своих таких полно.
— Так и было. Эти слова тренер, не буду называть его фамилию, сказал моим родитеям. Там как получилось? Пока я был с командой на сборах, родители быстро поменяли квартиру с Балаково на Горький, продали дачу, гараж и переехали. И вот однажды на тренировке тренер им и сказал: зачем вы, мол, все продали и переехали? Я, говорит, смотрю на него, да, молодой перспективный игрок, но максимум, на что он способен — играть где-нибудь в первой лиге. У мамы сразу паника, отцу говорит, что, пока не поздно, надо всё отменять и возвращаться в Балаково. Но все-таки остались. Думаю, родителей я не подвел.
— Тому тренеру эти слова вы при случае, наверное, припоминаете?
— Да и он сам, думаю, помнит.
— Вы же застали в Горьком знаменитую тройку Ковин — Варнаков — Скворцов.
— Меня взяли в команду в 87-м, мне было 17 лет. Я провел четыре игры переходного турнира, но две мне из-за дисквалификации не засчитали.
— Что случилось?
— Когда был в молодежной команде на «Турнире четырех», после ужина шел с товарищем и увидел в гостинице на вешалке адидасовский костюм висит. Ну, мы его и «подрезали». Оказалось, этот костюм принадлежал какой-то уборщице. Шум-гам, пришлось возвращать, но уже скандал разразился. И по возвращении домой нас дисквалифицировали. Хотели вообще пожизненную дисквалификацию впаять, но за нас заступился Виктор Сергеевич Коноваленко, царство ему небесное. Он ездил в Спорткомитет в Москву и хлопотал за нас. Закончилось тем, что нам дали год дисквалификации и два условно. Год вообще нельзя было в хоккей играть, а в течение двух лет нельзя выезжать за границу. Но летом забрали в армию и к сентябрю наказание сняли, оставили только условный срок, но потом и его через несколько месяцев отменили. Полгода отыграл в Калинине за СКА МВО, а в начале января меня забрали в ЦСКА. Вот там Виктор Васильевич Тихонов с меня все дисквалификации окончательно снял.
А что до горьковской тройки, то на нее ходил весь город. Их любили не только потому, что они здорово играли, но и за преданность «Торпедо». Каждого звали в другие клубы, но они так никуда и не уехали.
— Первую зарплату помните?
— После десятого класса мы все устроились на завод. Разошлись по разным цехам. Я был слесарем-ремонтником третьего разряда. На завод приходили новые станки, роботы, мы коробки разбирали, подготавливали, а потом уже специалисты эти аппараты включали и настраивали. Так я год работал до армии. К восьми утрам шли на работу, до двух были на заводе и вечером на тренировку. Когда был в команде, то на заводе только числился, а потом во время дисквалификации, когда играть было нельзя, ходил в цех как положено. Зарплата была 121 рубль. Первую зарплату, помню, выдали трешками, я пришел домой довольный и эту пачку зеленых бумажек отдал маме.
— Вы играли в Калинине. Там в 80-е годы была отличная армейская команда.
— Да. Рашит Давыдов там играл, который сейчас тренирует вратарей в сборной и «Динамо», Гарик Борисков, Геша Лебедев, Саня Терехов. Они из «Крылышек» пришли. Там уже был Серега Муравьев, Серега Свержов из Питера. Свержов самый старый был в команде. Мы все были в основном 1969-70 годов рождения, а он — 64-го. Мне было 18, ему — 24. Игорь Земляной там играл, Паша Каменцев, Боря Фукс. Тренером был Александр Волчков, я пришел и его как раз назначили вместо Олега Зайцева. А вторым был Гусев. С Волчковым мы сейчас вместе играем за «Легенд».
— Билеты на хоккей в Калинине было не достать.
— Точно. Хорошо помню двухэтажный домик, в котором мы жили рядом с дворцом. Старослужащие жили на первом этаже, комнаты у них были по три-четыре человека. А в нашей на втором этаже жило 14 человек. Казарма. Кровать моя стояла в самом уголочке.
— В увольнение часто отпускали?
— Жесткого режима не было. Ну, естественно, утром подъем, пробежка, после завтрака тренировка. Обед, отдых, опять тренировка. В офицерскую столовую нас возили на автобусе. Помню, мы как-то Таллину две игры дома проиграли, нам сразу напомнили, что мы солдаты, и надели форму. Естественно, в форме в город уже не выйдешь. Вот мы неделю в сапогах и форме ходили по одному маршруту — от домика до дворца и обратно. Потом Сергеич наказание снял, снова разрешили надеть «гражданку», а в ней ты уже можешь спокойно гулять по городу в свободное время. Москвичей на выходные домой отпускали, мы же в городе гуляли, когда позволяло время.
— Свержов был сверхсрочником?
— Нет, он именно служил. На сверхсрочную остался Серега Муравьев, он прапорщиком был, потом вратарь Дима Курошин, сейчас он работал с Толей Емелиным в «Автомобилисте». Ну, и Лобанова там застал.
— Вы работали с ЦСКА с Тихоновым. Самое жесткое упражнение у него?
— Ничего сверхестественного он нам не предлагал на тренировках. Правда, помню, как он нас заставлял принимать шайбу после паса со щелчка. Вова Константинов перед Играми Доброй Воли в 90-м на тренировке давал пас со щелчка, а Тихонов орал на нас, что мы, мол, не можем шайбу принять. Но куда там?! Да, тяжело было, но мы молодые, здоровья много, так что справлялись. Нас терпели, ждали, когда мы созреем, вырастем. И давали возможность расти.
— Были упражнения, после которых легче было умереть?
— Наверное, 12 по 400. Как сейчас помню, Женя Шастин прибежал, упал, а Игорь Стельнов его из шланга поливает, лишь бы он не окочурился. И мы прибегали, падали, но потом как-то отходили и шли дальше тренироваться. Да, нагрузки на предсезонке были серьезные, но, повторюсь, здоровья у нас было много, так что восстанавливались. Но «интервалка», конечно, всех убивала: то 12 по 400 бежали, то иногда Тихонов делал для начала 100, 200, 300, 400 метров, затем бежишь 200, 300, 400 и опять 300, а в финале — всё по 400. Носились на стадионе на Песчаной улице. Был сезон, когда он меня вообще от штанги освободил. На предсезонке вся команда идет заниматься со штангой, а я со Стелей кросс бегаю. Еле шлыгали с ним вдвоем. Хороший парень Игорь был. Правда, разгильдяй по жизни. Но там много таких было. Один Вязьмикин чего стоил. Он уже «зашитый» был, и перед игрой доктор всем раздавал элеутерококк. А это настойка на коньяке. Ну, доктор, запарился и вместе со всеми и Змею дал. А тому нельзя. Но Змей сидит и говорит: «А, ладно, пропади все пропадом». И выпил. И ничего не произошло. После игры Вязьмикина никто не видел. Решил, что можно, и понеслась... Я в 95-м приехал в «Эдмонтон», так Вязьмикина там все помнили. Здоровье у него было зверское. Пацаны рассказывали, что в «Эдмонтоне» Змей перед игрой мог днем чекушку выпить, потом поспать, отыграть и по новой.
— До золота чемпионата мира 1990 года молодежной сборной СССР не хватило совсем немного.
— Команда у нас тогда отличная подобралась. Играем с канадцами, выигрываем 3:0. Третью шайбу забрасывает Славка Буцаев, и ему канадец после свистка со всего маху засаживает в спину. Буцаев ударяется о борт. Я полетел заступаться, началась драка. Меня удалили, затем тут же дали две минуты Лехе Жамнову, мы играем втроем. Канадцы забивают две, и в итоге мы проигрываем 4:6. И ситуация такая, что нам в последней игре надо было обыгрывать шведов. Весь матч вели в две шайбы, за три минуты до конца они сокращают до минимума — 5:4. Остается 17 секунд. Вбрасывание в нашей зоне. На лавке начинаем обниматься. И в этот момент швед забивает одновременно с сиреной. Мы тут же всей командой бросаемся к арбитру: мол, раз сирена зазвучала, значит время вышло, и шайбу засчитывать нельзя. Он ни в какую. Нам говорил: до тех пор, пока сирена звучит, игра продолжается. Мы же ему пытались объяснить, что сирена начинает звучать в тот момент, когда заканчивается время. Бесполезно. Он уперся — и всё. Так без золота и остались.
— Вратарем у вас был Ткаченко. Но про него мало что известно.
— Он уехал в Америку после молодежного чемпионата, играл там в низших лигах и на этом закончил.
— Годынюк, которого тогда признали лучшим защитником турнира, в тот год убежал в Америку.
— Да, здоровый парень был. Хорошо играл на том чемпионате, а затем тоже поехал за океан. Пробился в НХЛ. Тоже о нем давно не слышал. Из украинцев видел только Димку Христича, который приезжал на Байкал в хоккей играть. Да со Славкой Завальнюком как-то общался год назад, еще до начала всех событий.
— Вы же играли и на последнем Кубке Канады, где сборная СССР заняла лишь пятое место.
— Состав поехал экспериментальный. В 1991 году Тихонов повез много молодежи, чтобы готовить команду к Олимпиаде. Кроме этого, он еще тогда объявил, что в Канаду отправятся только те, кто подпишет контракт с ЦСКА. Правда, что толку? Я подписал контракт на пять лет, а через год все равно уехал. В Канаду тогда во второй раз прилетел. А до этого был там в 87-м в составе сборной до 18 лет, мы играли как-то 13 матчей в ходе турнира «Викинг Кап» под Эдмонтоном. Жили тогда в семьях. Через несколько лет даже встречался с той канадской семьей, у которой жил. Поужинали вместе.
— Что удивляло тогда в Канаде?
— Да мы только в хоккей играли, молодые, хотелось себя показать. А в магазины мы особо и не заходили. Что толку, если на руках только смешные суточные?
— Вы улетели в Канаду, а здесь в Москве начался путч.
— Какие-то обрывки информации до нас там долетали, а когда вернулись 23 августа и поехали из Шереметьево на автобусе ЦСКА, нам навстречу танки шли по Ленинградке. Мы охренели тогда
