Седьмого сентября погиб в небе «Локомотив». Но на земле в их память осталась команда мальчишек. Семнадцатилетки, масочники, хоккейные последыши. Эта детвора – все, что сейчас есть у Ярославля. 18 сентября «Локо» стартовал в МХЛ. Победил в Нижнем Новгороде «Чайку» – 4:2.
Но сначала была дорога…
«…Сижу в хвосте автобуса. Проход завален сумками. Но что-то мы едем и едем. Шестой час – и конца не вижу», – напишут мне ребята из «Локо».
От Ярославля до Нижнего – четыреста километров. Мальчишки собрались на базе, в девять утра потренировались, наелись и в два часа дня отправились в путь.
– Перед нами рейсовый автобус ехал, – расскажут мне уже по прибытии. – Мы проехали Иваново. И прямо перед нами – авария. Рейсовый автобус лежит в кювете в грязи, а из него выбираются люди. Хорошо, что наш водитель успел притормозить. У нас после Новгорода через четыре дня выезд: Магнитогорск, Тюмень, Ханты-Мансийск, Екатеринбург. Не знаю, как мы сядем в самолет. Вот это испытание… Думаю, все будут сидеть и молиться…
– Я б в такой ситуации лучше два дня в поезде потрясся, – сказал один.
– А я вообще раз в жизни в самолет садился. В Турцию летал. Теперь вот во второй раз полечу, – добавил второй…
Автобус «Локо» приехал в семь. В субботу. Вечером накануне игры. В это время в Нижнем пошел дождь. И лил всю ночь. Утром из окна город показался печальным. Разноцветные здания выцвели и состарились. А по панелям домов расползлись огромные мокрые пятна. Что ты наделал, дождь?
В воскресенье, за два часа до первой игры мальчишек из Ярославля, он опять зарядил… но оборвался через минуту. В этот день даже небо не знало, плакать ему или радоваться…
– Сейчас они более ранимые, чем прежде. Надо с ними разговаривать. Но не сюсюкать! – строго заметил их тренер Воробьев. Петр Ильич сам однажды садился на одном двигателе: второй в самолете отказал. Он тогда работал в тольяттинской «Ладе». Команда летела с игры из Омска.
– Сейчас потечет чемпионат, – добавил Петр Ильич. – И мальчишки втянутся. Отойдут…
Первый матч в сезоне. Ненакормленные хоккеем. Наплакавшиеся. И вдруг – лед.
И поехали по льду мальчишки – по своей же замороженной ране.
Диктор по стадиону пожелал им «возродить традиции ярославской команды». Объявили минуту молчания. Построились. Стояли с мокрыми, взъерошенными волосами мальчишки. С опущенными головами.
Первая пятерка Ярославля. Давайте знакомиться. Другой теперь в городе нет. Вратарь Павел Шегало. Защитники – Павел Лукин и Виталий Зотов. И тройка нападения – Кирилл Капустин, Дмитрий Мальцев, Илья Олонов.
По свистку рванули. В первом периоде забили. Отличился Леша Шубин. Из третьей пятерки. В маске. Один из самых маленьких.
Гол отметили тихо. Сбились в свой кружок. Катнули мимо скамейки, ударили по рукам.
Они и горевали, и хотели выиграть, и играли «за тех». Боль переживали по-разному. Пролетел период, все ушли в раздевалку – а 18‑летний Кирилл Капустин еще с минуту посидел. Продышался. Посмотрел на лед. Долго. Пусто.
Встал. Протер шлем. Побрел к остальным.
По два масочника – в пятерке. Недавние масочники. Новые мужики.
Бились так, что у игрока «Чайки» шлем слетел с головы. Потом – у второго. На атрибут амуниции никто не обращал внимания. Он лежал у ворот две минуты. А от напряжения третьего периода в сольном прокате упал судья…
Во втором – пропустили. Потом забили вторую. Защитник Олег Мисюль. Восемнадцати лет. Забросили третью. Опять – Лешка Шубин. Но вдруг – 2:3. Удалили защитника. И как не вовремя! За десять минут до конца. Чужой стадион ревел: «Шайбу!». Тренер Воробьев засуетился, забегал у борта с бумажками. Им сегодня нельзя было проиграть. Ну, никак. За 24 секунды до сирены 19‑летний Зотов положил четвертую. Нижегородцы потекли с трибун.
А назавтра – пацаны проиграли 2:1. По словам Петра Ильича, «проиграли матч за первые семь минут». Пропустили две в первом периоде. Дважды – в меньшинстве. Бились до удалений. До разбитого в кровь носа Осипова. (Того, что позже две свои штрафные минуты выстоит на ногах, не сумев присесть.) До отраженного штрафного броска вторым вратарем Ложкиным. До гола, начавшегося с Капустина, он что-то шепнул Воронину, что тот забил.
Брали два тайм-аута. За 2.15 и 0.36 до конца. Сняли вратаря…
Местные дети трогательно хлопали по спине каждого из мальчишек «Локо», исчезавшего в раздевалке.
В Ярославле сейчас – горе. Много боли. Много слез. А мальчишки – трем самым старшим по двадцать одному – в этой жуткой трагедии оказались в городе единственной надеждой на жизнь. Самые юные. Оставленные жить. Им играть – с двумя клюшками. Каждому – за двоих.
В Ярославле на плечи мальчишек упала смерть. Им – хочешь не хочешь – взрослеть раньше сверстников. Расти. Серьезнеть. И жить.
Их линии жизни пройдут по льду – следами от двух коньков.
Кто эти мальчики?
19‑летний Артур Амиров. Не ест магазинные пельмени. Только – мамины. В пять лет потерял сапоги на стройке. Был любознательный. Решил поиграть. Сапоги провалились в грязь. Пришел домой босиком. Нес в руке один сапог, который сумел вытащить.
В ДЮСШ «Торпедо» в Новгороде пришел последним (ребята занимались два года). В спортивном костюме (все были в форме). На льду делал первые шаги. Всю тренировку подъезжал к тренеру и спрашивал: «Я – в команде?». Тот ему отвечал: «Ты, давай, катайся по бортику!». В 11 лет Амиров уехал в Ярославль.
После трагедии повзрослел и ушел в себя. Даже голос изменился. Его мама Елена Владимировна боится с ним заговаривать о погибших ребятах…
– Это все – судьба, – считает бабушка Артема Галина Владимировна Бордон. – Нескольких игроков отстранили от полета за дни до трагедии. Зюзякина, Краснова. О чем это говорит? Что им еще рановато… Мне нашим мальчикам хочется перед каждой игрой говорить: «Храни вас Бог!».
18‑летний Павел Шегало.
– Вратарь – это отдельный человек, – улыбнулся. – Меня поначалу даже не по имени называли. А просто – Вратарь. Знаете, как в хоккее шутят? «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-вратаря». Когда кружочек в двести граммов летит со скоростью 170 и попадает в руку – это все равно что положить руку на стол и тебе шарахнут по ней молотком. Мне однажды в коленную чашечку угодили со щелчка. Как не сломали – не знаю. Но минут пятнадцать встать со льда не мог…
Однажды в составе «Крыльев» Павел стал участником 15‑часового транзита Дмитров – Череповец – Санкт-Петербург на старом рейсовом автобусе. В 2 часа ночи в автобусе закричали: «У Пашки – день рождения, ему – семнадцать лет!». И все похлопали вратарю. В июле «Крылья» развалились. Павел приехал в Ярославль. Поставил новый рекорд: летом с «Локо» 20 часов ехал в Финляндию…
– А в школе ЦСКА, – вспоминает Павел, – был ад по приколам! Меня взяли за старших на финал России. Прихожу в раздевалку – а у меня лавка пустая, клюшка с коньками скотчем к потолку примотаны и табличка висит: «На ремонте»…
С погибшим Максимом Шуваловым Павел провел юниорский чемпионат мира, весь турнир жил с ним в комнате… Съездил в день его гибели к арене в Ярославле. А на следующий день Воробьев собрал своих питомцев и сказал им: «С завтрашнего дня тренируемся». Чтоб работали, а не замыкались в себе. У Паши трагедия не выходит из головы. Он узнал о ней раньше всех ребят: ему на базу позвонил друг. Он помчался в комнаты к остальным. Ребята быстро собрались и поехали к больнице, куда привезли Галимова.
– Я каждым утром просыпаюсь – и мне кажется, что это – сон… Первые дней пять не мог смотреть в зеркало. Боялся увидеть в нем кого-нибудь из ребят. Мы на базе на неделю занавесили полотенцами все зеркала. Первая ночь, Кирилл уехал домой. А я остался один в комнате на базе. Мне всю ночь казалось, что кто-то стоит сбоку. Я к стенке повернулся, одеялом накрылся, комар о стекло ударился – а мне чудится, что кто-то пришел…
18‑летний Кирилл Капустин. Свой. Ярославский. Глаза поблескивают. От волнения вертит черной бейсболкой на голове. Верит в приметы. Шнурует первым левый конек. Считает, что его детство закончилось в четырнадцать. Раз был в Америке, и очень понравилось. Мечтает съездить туда еще раз, но играть хочет в Ярославле. Любит малиновое варенье и море. Варенье Кириллу варит бабушка. А любовь к морю привили родители. С трех лет. Эмоции были дикие. Впервые увидел, что… нет берега.
Плавать отец научил в восемь лет – толкнул в бассейн, Кирилл сразу поплыл. «Хотелось выжить». Единственный сын в семье. В школе на уроке физкультуры так играл в баскетбол… что хоккейные тренеры ему сказали: «Приходи…».
– Накануне первой игры в детской школе за старший год сильно волновался. Тренер Борис Николаевич Пушкарев ко мне подошел и сказал: «Если взяли – значит нужен». И я гол забил! Это был мой звездный час!
В 13 лет на тренировке сыграл в футбол, влетел головой в стенку – заработал сотрясение. Следом – сломали челюсть. Месяц лежал в больнице. С тех пор боится врачей. Зато научился не сдаваться.
– Горе нас сплотило, – говорит Кирилл. – Сейчас все очень поддерживают друг друга. Мы собрались сами. Без тренеров. Вспоминали ребят, их шутки. Юра Урычев всегда говорил: «О’кей. Ноу проблем». Он был доброжелательным. Открытым. Я сам в некоторых списках был в числе погибших… Два дня ходил, как будто меня мешком ударили по голове. Не мог в это поверить. Не мог это осознать. Мне мама давала снотворное. Но страшно было заснуть: я боялся, что ребята придут ко мне во сне. Ребята ушли. Но они остались в наших сердцах навсегда. Сейчас мы стараемся забыть эту трагедию. А пацанов – мы никогда не забудем.
18‑летний Илья Олонов. В пять лет на Черном море в Новороссийске завел подругу. Потом не видел ее 12 лет. А через двенадцать вернулся, зашел в комнату, которую когда-то снимал с родителями, и говорит девушке: «А вы не знаете, где теперь живет Алина?». А девушка – Илье: «А Алина – это я!»…
– В «Локомотиве» в первый раз в жизни попал в серьезную команду. Никогда в таких не был (улыбнулся). Я в Москве играл за ХК «Центр», обычная СДЮШОР… Летом собрал вещи и приехал сам в Ярославль. С вратарем – дядей Лешей Черенковым, он в 98‑м играл в Ярославле. И меня здесь оставили. Дядя Леша помог. Спасибо ему большое! Стараюсь теперь. Тружусь в поте лица.
Бабушка поведала Илье, что в детстве он был капризным. Отец его баюкал на руках, ходил-ходил с ним по комнате… и сам уснул стоя. Когда подрос, внук любил гулять с дедом в парке в Москве – вместе рвать с берез кору и устраивать костер.
– Нельзя быть таким добрым, как он, – Кирилл кивнул на Илью. – Он всегда всех поддерживает.
– Хорош раскисать! – в подтверждение сказал Олонов. – Мне один раз в ухо попали черенком клюшки. Дырка была такой, что можно было палец просунуть! А я ничего не почувствовал. Сел на лавку. Потом смотрю – майка в крови. Съездил в больницу, зашили…
– Один из болельщиков написал в Книге памяти от лица погибших ребят: «Нас позовите – обернемся, а будет трудно – мы придем», – и снова заносит разговор к страшным сентябрьским дням. – Говорят, их свитера повесят под сводами арены.
– Если майки повесят – будет очень тяжело, – сказал Павел. – Рядом со мной в раздевалке сидел Ярчук. Налево сейчас смотрю – а он больше не сидит.
– А на его месте, – с трудом выговорил Кирилл, – до сих пор его старые коньки лежат.
– И эта деревянная клюшка же – его? Да? – спросил Илья.
– У нас в раздевалке первые два дня никто не разговаривал. Было жутко, когда мы в первый раз – через два дня после трагедии – вышли на тренировку, – вспомнил Кирилл. – А на следующий день были похороны. Тренировались день через день. Потом Саша Галимов умер – его хоронили. Нам сейчас майки привезли из КХЛ: Шувалова, Ярчука, Собченко, Урычева, Снурницына, Остапчука. Майки пришли – а ребят уже нет.
– Было тяжело наблюдать, – признался Павел, – Игорь Михайлович, отец Остапчука, работает в нашем дворце, точит коньки. Он пришел через день после смерти Саши Галимова. На нем лица не было. Я его лично не знаю. Но надо было хоть поздороваться. А я – не смог…
– А я тетю Катю Урычеву после трагедии несколько раз видел – и постоянно подходил, обнимал ее, – сказал Капустин. – Мы с Юркой в соседних домах жили, он мне был очень близкий человек. Даже не могу описать, что испытываю, когда вижу его маму. Сердце кровью обливается… А если б я сейчас живыми своих ребят увидел – я б, наверно, заплакал. Сказал бы им: «Боже, как я вам рад!»…
Кто его знает, почему Петр Ильич и Бог спасли жизнь Зюзякину? Не для того ли, чтоб Максим, 20‑летний капитан, заменив погибшего Артема Ярчука, повел за собой этих мальчишек?
– Надо готовиться к играм. Надо жить дальше, – у Максима за эти дни лицо превратилось в камень и горькие-горькие глаза. – Самое жуткое и тяжкое я пережил. В первые дни даже лед не помогал. А сейчас – полегче. Но почему-то погибшие ребята не снятся. А мне бы хоть кого из них во сне увидеть. Хоть кого-нибудь…
– Я верю, что ребята в этом году будут помогать нам играть, – сказал мне Кирилл Капустин. – А мы этот сезон посвятим им – нашим пацанам.
P.S. В кафе Дворца спорта имени Коноваленко, где играет нижегородская «молодежка» «Чайка», кусок хлеба стоит рубль, тарелка риса – пятнадцать… Я на всякий случай переспросила. Мне ответили: «Мы здесь детей кормим. Приезжим дают суточных триста рублей… а ребенку надо поесть три раза…».
